«НАМ ПОРА РАСТИТЬ ЭЛИТУ»
Дмитрий Быков о современной педагогике // "Коммерсантъ. Стиль Kids", приложение №12, 18 апреля 2019 года
https://www.kommersant.ru/doc/3939272
Единственной осмысленной деятельностью представляется мне сегодня педагогика — школьная либо в идеале внешкольная, и вот почему. Сегодня — в русской истории бывали такие периоды, и у нас уже есть некоторый опыт по их оптимальному проживанию,— нам предстоит не столько описать или понять реальность, сколько ее сконструировать. Обычно такие периоды наступают в результате разочарования в реформах — как было, скажем, в 60-е годы XIX столетия: тогда Чернышевский сконструировал новых героев, и они появились. Не существовало в природе никакого Рахметова, даже Лопухов и Кирсанов были под вопросом, и Вера Павловна мало похожа на Ольгу Сократовну, но он их описал, и 1970-е годы прошли под знаком «новых людей». У нас жизнь чаще подражает искусству, чем в Европе — не потому ли Уайльд всю жизнь мечтал нас посетить (и, очень возможно, спасся бы тут)?
И вот сегодня, мне кажется, наш долг — защитить новые грандиозные поколения, которые дал нам Бог: больше, по-моему, им взяться неоткуда — на такие чудеса только Господь и способен. Сколько ни разговариваю с коллегами-педагогами — все свидетельствуют о двух вещах:
1. Шесть-семь лет назад появилось поколение молодых гениев, которые не глупее своих преподавателей, а материал усваивают гораздо быстрее своих предшественников.Это повод говорить о качественном скачке, может быть, даже эволюционном. iPhone ли благодарить за это? Но мы знаем, что наличие iPhone как раз расслабляет, ибо нужную информацию всегда можно скачать, подсмотреть и так далее. У этих же с памятью и кругозором все в полном порядке.
2. Новое поколение — те, кому сегодня от 8 до 12,— гораздо умнее уже и этих гениальных детей. Нам пока трудно не только оставаться на их уровне, но и сформулировать для них задачи. Новые уже не делятся на технарей и гуманитариев: они равно продвинуты во всех направлениях, не готовятся ни к одной конкретной специальности и планируют их периодически менять. Как и чему их учить — не совсем понятно, тем более что они предпочитают самостоятельное обучение. Сегодняшний учитель чувствует себя в диалоге с ними примерно как Виктор Банев на встрече с лицеистами в повести Стругацких «Гадкие лебеди» — с той только разницей, что лицеисты у Стругацких довольно жестоки, а эти ребята скорее доброжелательны.
Чтобы не растекаться, приведу письмо одного 13-летнего подростка из Питера, совершенно не вундеркинда. Он мне прислал свои стихи, они меня заинтересовали, чтобы не сказать поразили, и я вступил с ним в переписку. Вот очередное его послание. Сразу скажу: мальчик абсолютно реален, я убедился в его существовании, проверил его способность к сочинению стихов и стиль его устной речи, который совпадает со стилем письменной. Я был бы рад, поверьте, убедиться в том, что за него пишут родители. Это резко подняло бы мою самооценку. Но он пишет сам, и называть его я не буду только потому, что не хочу портить ему биографию ранней славой (или бесславием, это уж как получится).
«Когда я перечитал "Град Обреченный" Стругацких, то мне показалось, что все происходящее в Городе с Андреем в течение нескольких лет на самом деле заняло 1 секунду времени "обыденной" Вселенной. Таким образом, события в мире Города — чрезвычайно замедленная аллегория болезненного процесса самоосознания и мышления в целом. Согласны ли Вы с этим?»
Вот что вы будете с этим делать? Что вы будете делать с десятилетним, который спрашивает меня после лекции о Куприне: «Мне кажется, концепция человека у Куприна сильно повлияла на японскую анимацию — это возможно?» Что, наконец, делать с семиклассницей, которая прочла «Отцов и детей» и задает вопрос на лекции: «Как по-вашему, насколько нигилизм Базарова — интеллектуальное явление или, как в моем поколении, скорее физиологическое, то есть возрастное?»
Как сказал наш историк, когда один здоровый лоб ему заявил: «Я не согласен с вашей концепцией», «бог с тобой, но откуда ты знаешь слово "концепция"?»
Разумеется, таких детей не очень много. То есть таковы не все. Типичны именно эти дети, и количество их стремительно растет. Я даже думаю: человечество поделилось наконец на две группы, что предсказывали еще Уэллс и Стругацкие: одна группа будет эволюционировать, причем довольно быстро, тогда как другая (возможно, большинство, хоть и не факт) станет топтаться на месте либо даже откатываться назад. Прогноз этот высказан в «Меморандуме Бромберга» («Волны гасят ветер»), и, видимо, основания для этой догадки у Стругацких были уже в 1983 году.
Что нам делать с этими «новыми детьми»?
Пока для меня очевидны три пункта.
Первое: мы должны развивать любые формы внешкольного образования, поскольку школа сегодня — штука косная, реформированию не подлежащая. Масштабное ее развитие, а возможно, и полный перевод на некие новые основания — дело будущего, когда придется срочно догонять время и реформировать вообще все: от социальной сферы до ПДД. Сегодня надо по возможности развивать частные школы, давая молодым гениям задачи, достойные их развития и внутренней сложности. Нам нужны лекции по любым вопросам, система кружков, которая вполне себе функционировала в 1970-х, детские театры-студии, лектории, исторические, археологические, биологические экспедиции — словом, внешкольные формы работы. Мы должны быть готовы к жестокому сопротивлению, к постоянным проверкам, ко множеству внутренних опасностей такой педагогики (и первая из этих опасностей — сектантство). Но ничего не поделаешь: альтернатива таким внешкольным мероприятиям — только возникновение куда более опасных молодежных субкультур, и они уже сегодня заявляют о себе.
Второе: в школу (и внешкольное образование) должны идти профессионалы. Современного учителя готовят не так, чтобы он был способен ответить на вызовы нового времени: чаще всего он оказывается в тупике, стоит его спросить о чем-то сверхпрограммном. Гениальному ученику нужен если не гениальный, то как минимум выдающийся учитель, а таким учителем способен стать только специалист, знающий свою область назубок и знакомый с новейшими достижениями преподаваемой дисциплины. И третье: современному одаренному подростку нужны навыки психологической самозащиты. Косная среда, с которой он сталкивается, и сверстники, зачастую от него серьезно отстающие, рискуют создать ему невыносимый климат. Советская педагогика исходила из того, что главный воспитатель — коллектив, главный грех — отрыв от коллектива, а главная задача педагогики — дать задаваке по носу, чтобы не мнил о себе. Слово «элита» не является ругательством. Нам пора растить именно элиту, ибо под этим словом подразумеваются вовсе не те, кто больше других зарабатывает, а те, кто двигают общество вперед. Это задача не массовая, она не для всех, и слава богу. Разумеется, педагогика должна заботиться и о том, чтобы вовлекать как можно большее число людей в научный поиск, приучать к чтению, мотивировать к дальнейшему образованию — но вообще-то нам нужна педагогика, рассчитанная не на большинство, а, что называется, «на немногих счастливцев». Прямо скажем, таких способов подготовки такой научной элиты, какая существовала в СССР, сегодня пока нет — есть, напротив, многократно усовершенствованные способы всеобщего оглупления. И это катастрофа похлеще любой сырьевой зависимости.
Для психологической защиты, впрочем, природа дала «новым детям» некие механизмы социальной мимикрии: они ловко прячутся, исчезают из поля нашего зрения, умеют притворяться заурядными. Я никого не стану убеждать — убедиться в существовании этих детей и в их радикальном отличии от нас очень просто. Приходите на любую мою лекцию для подростков (от 8 до 15) в «Прямой речи» и послушайте вопросы, которые они там задают.
Но что-то мне подсказывает, что вы этого не сделаете. Потому что наличие этих «новых детей» заставляет нас несколько пересмотреть представление о собственном нашем интеллектуальном уровне, а к этому мы обычно совсем не готовы. Именно поэтому мы стараемся взрослых от этого опыта отговаривать, но для вас я, так и быть, сделаю исключение.
